Автор: Мамору Чиба

 

День Обретенных

Рассвет застал его на берегу ручья - собственно, главного аргумента в пользу выбора места. Восходящее солнце с трудом можно было видеть из-за деревьев, зато его лучи просачивались между частого переплетения ветвей, рисуя удивительную, меняющуюся каждую секунду, мозаику.
Насущной необходимости в таком поведении не было вовсе - все имеющие с Мамору дело давно привыкли к его закидонам на тему одиночества. Оное стало его насущной потребностью, и раз в некоторый период, неустановленный точно, он отправлялся куда-нибудь в полном одиночестве. Усаги давно приловчилась определять эти "припадки мрачности", как она их называла - примерно с тем же пониманием дела, с каким сам Мамору отнесся к ее лунным циклам. Обычно такие вещи друг о друге они просто знали, и старались в указанный период сделать пребывание друг друга в этом мира как можно менее отвратным. Каждый день, хоть на несколько минут, но Мамору старался остаться один - небо его знает, зачем. Одиночество было для него, как соль - питаться только им невозможно совершенно, но без него все прочие блюда неудобоваримы. Ну и вот, давным-давно привыкнув к этой его склонности, никто и не удивлялся, и уж тем более не дергал. Примерно с той же целью ежедневно умываются кошки - смывают чужие запахи.
Но конкретно сейчас Мамору не чувствовал насущной необходимости остаться одному - более того, он бы с радостью встретил это утро рядом с любимой, и разделил бы с ней чудо нового дня. Тем не менее, он продолжал сидеть на ветке дерева - не слишком высоко, всего в паре метров над землей - и наблюдать за небом. Почти неслышное журчание воды придавало окружающей тишине некий даже мистический смысл.
Однако, хоть и не было смысла в его поступке, он давно пришел к мысли, что любое начатое дело надо доводить до логического конца, а доведя - не сожалеть. Не о деле или способе его исполнения, хотя и об этом тоже, а вообще - ни о чем. Сожаления - самое глупое на свете занятие.
Не смотря на теоретическое понимание вопроса, на практике Мамору применять знания полностью не мог. Впрочем, нельзя же и впрямь стать совершенством, дабы угнетать собственной безупречностью остальной мир. Мамору знал, что жалеть - это непродуктивная эмоция, и даже Эндимион из прошлого не грешил подобными выходками. Он, вне всякого сомнения, был неуравновешенным человеком, однако по-своему мудрым, надо отдать должное. В его духе было бы слинять во время какого-нибудь нудного мероприятия, принятого традициями, из под носа всех, кто к этому причастен, и отправится шлятся по городу. Забрести черт знает куда, нарваться там на неприятности, повздорить, вступить в сражение, и даже кого-нибудь убить. Наутро, просыпаясь в чьем-нибудь чужом саду с привкусом недозрелых яблок во рту, Эндимиону даже в голову не приходило, что о своем поведении можно сожалеть. Признать неправым - да, вполне. Но сожалеть+ Ни в какие ворота не лезет. Бессмысленно - раз, вредно для здоровья и настроения - два, никому не нужно - три, и считать можно было едва ли не до бесконечности.
А Мамору о своих поступках сожалел - почти всегда и обо всех. Не потому, что быстро менял решения. Просто проходило время, и он понимал, что поступить по-другому было бы разумнее, и с меньшими затратами. Даже какую-нибудь незначительную фразу, сказанную продавцу в магазине, которую тот позабыл через минуту, Мамору придирчиво оценивал, и приходил к мысли, что можно бы и получше+
В данном конкретном случае приходилось признать, что его нынешняя личность уступает предыдущему варианту в некоторых пунктах, хотя теоретически, надо бы наоборот. Ведь ошибки для того и совершаются, чтобы на них учится. Конечно, некоторые утверждают, что на чужих ошибках учится гений, на своих - нормальный человек, а дурак и на своих не учится, и продолжает наступать все на те же грабли с упорством, достойным лучшего применения. Но Мамору справедливо полагал, что невозможно принадлежать к какой-то определенной категории - некоторые ошибки просто необходимо совершить самому, о некоторых - достаточно прочитать, чтобы обходить стороной, ну а некоторые являются неизбежными даже при наличии полного комплекта знаний о них.
А вот у Зойсайта таких проблем не было. Он жил, радостно творя свои юношеские глупости, и вовсе не считал, что чего-то там надо избегать. Ага, от трех стаканов на ночь болит голова, ну и ладно, а как оно бывает? Ага, левитация методом аннуляции массы небезопасна, а если подправить вот этот контур? Одним словом, обычные безумства, не особо выходящие за рамки человеческих представлений о слишком юных созданиях, получивших в свои руки слишком много силы. Зойсайт как раз не считал, что силы может быть слишком много. Ее всегда ровно столько, сколько необходимо - не больше и не меньше. Если уж человек может, значит, на то есть некая природная целесообразность. А потому не расстраивался и не жалел, что не может пока чего-то сделать. Собственно, единственное, что выходило почти само собой - это магия, связанная с огнем. Везде, где надо было приложить руки в этом направлении, Зой был первым, и с большим удовольствием экспериментировал. Однако, вопреки своей репутации разбалованного вниманием старших друзей человека, его не вдохновляли на новые подвиги редкие, но абсолютно заслуженные похвалы наставника. Коим, кстати, был Кунсайд. Не столько от желания учить кого бы то ни было - хотя его педагогические стремления Зойсайт удовлетворял как нельзя более кстати. Просто полагал, что доверять кому-то постороннему обучение одного из четырех лордов, лица, имевшего прямой доступ ко всем мыслимым и немыслимым секретам, он полагал мягко говоря неправильным подходом к делу. Пусть разница в их возрасте была вполне солидной, но все же явно не достаточной для сенсея и ученика. Да и ученик, относящийся к наставнику скорее как к другу, нежели как к примеру для подражания, был весьма неуставной формой выражения личной оригинальности. Но при дворе решили, что благоразумнее не указывать на сей факт - дескать, раз в год и палка стреляет, чего же вы хотите? Не может же человек быть абсолютно непробиваемым, где-то да и преподнесет сюрприз. А с Куном в особенности интересно - никогда не знаешь, на каком повороте его занесет.
Зойсайт относился к такому положению вещей философски. Тем более, с его неуживчивым характером легче было получать знания из рук близкого человека - признавать чью-либо над собой власть Зой любил еще меньше, чем рутинную работу.
Одним из важных составляющих дружбы Мамору полагал так называемую обоюдную связь, и для примера всегда использовал геометрию. Если А параллельно Бе, а Бе параллельно Це, то и А параллельно Це. Не бывает так, чтобы Эндимион был другом Кунсайта и Нефрита, а между этими двумя ничего не происходило. То есть, в природе так часто бывает, но самому принцу это казалось на редкость непривлекательным оборотом дела. У ребят - не только у этих конкретных, но и вообще - были свои тайны, от друг друга и от него. Поди, он бы тоже не счел приятной необходимость поделится со всей командой тем, что доверил кому-то одному. Он многого не знал об этих внутригрупповых отношениях, но никогда не предпринимал попытки приподнять завесу тайны. Если это будет действительно необходимо, ему расскажут сами - не утаят. Но только если и правда надо. А мелкие секреты, полагал принц, намного нужнее человеку для комфортного существования, чем великие тайны.
Зойсайт был именно тем человеком, который умел безболезненно проводить подобного рода операции. Он умел выразить мысль - словами, лицом, руками, какими-то магическими всплесками - так, чтобы она предстала в том самом свете, какой стремился придать ей младший лорд. Он никогда не стеснялся своих чувств, полагая это запредельной глупостью. Чувства - признак жизни, и Зой никогда не терзался сомнениями, поведать или не поведать человеку о том, что происходит в его огненной душе. Ну а получив искреннее заявление, что, дескать, его очень любят и уважают, но сегодня предпочтут обходиться без его общества, принц принимал это спокойно. Для него было важно знать, что где-то - неважно, насколько далеко - есть люди, которых он может назвать друзьями. Они могут не видится годами, жить своей жизнью и знать ничего не зная о повседневных делах друг друга. Но ощущать их незримое присутствие было для Эндимиона так же важно, как дышать. И Мамору мог его понять - это очень соблазнительное ощущение. Это не похоже на сон, в котором ты осознаешь себя, и понимаешь, что можешь все, и ничего тебе за это не будет. Это была составляющая его жизни - крайне важная, между прочим. В любой момент быть готовым броситься куда угодно, хоть к черту на рога, когда позовут, и самому не стеснятся позвать. И быть уверенным - над твоей слабостью не будут смеяться, и не выдадут ее.
Таким безграничным доверием к ним обладал Зойсайд. И это, в сочетании с его неумением жалеть о чем либо и делало его неповторимый вклад в картину мира неоценимым. Это делало его самого.
Мамору мог только покачать головой. Такое молчаливое единство стало для него чем-то вроде давно утерянного амулета. Теоретически, амулет его, и, где бы ни был, по-прежнему оберегает. Практически - его нет, и крутись, как хочешь.
Впрочем, Мамору часто повторял про себя, что дружба остается даже когда друг уходит. Оставалась надежда, что через какое-то время это поможет ему перестать испытывать такой отчетливый дискомфорт от отсутствия близких людей+ или найти еще более достойное решение.
В палатке было темно. Стараясь не шуметь, Мамору пробрался к своему спальнику. Конечно, Усаги спит очень крепко. Почти нет шанса поднять ее посреди ночи каким-то шуршанием. Однако он все равно не хотел рисковать. Аккуратно спрятав очки в футляр - Эндимион бы пришел в ужас от подобного педантизма - он забрался на свое место и осторожно обнял жену. Усаги довольно вздохнула, приникая к нему. Мамору ту же расплылся в счастливой улыбке - вот, дескать, смотри ты! Спит же, вроде все равно ей должно быть, а нет. Ищет его. А когда находит - радуется. Хотя логическое мышление заметило, что он просто теплее окружающей среды, а Усаги предпочитает тепло холоду. Однако, как это частенько бывало в случае с Усаги, он просто послал эти размышления подальше. Подумаешь, какая запредельная мудрость+ В такие моменты он был свято уверен, что вся мудрость вселенной не стоит одного-единственного объятия этой непостижимой женщины.
Убедившись, что жена укутана по всем правилам и коварная инфлюэнца не настигнет ее внезапно про возвращении домой, Мамору закрыл глаза. Спать так спать. Никаких проблем. Спать про запас он умел всегда - что тогда, что сейчас. Хотя и по разным обстоятельствам. Почти сразу "впадать в спячку", едва осознав, что уже можно. Очевидно, это неотъемлемая особенность параноидальных монархов и среднестатистических студентов+
Вот и сейчас не было никаких неудобств. Тем более, умом он понимал - уже поздно, снаружи давно стемнело, а он еще и засиделся позже всех. К тому же, завтра следовало проснуться раньше Усаги - что само по себе не самая невыполнимая задача в мире. И незаметно улизнуть из палатки, что куда сложнее. Мамору совершенно не хотелось оповещать всю округу о том, как сильно они друг друга любят. Есть на свете кое-что, предназначенное только для двоих. Усаги, конечно, ничего и никого не стесняется. Кажется, она и слова-то такого не знает, и не понимает, зачем люди выдумали такую глупость. Стеснятся, скажете тоже+ Тем более, ни для кого из присутствующих открытием Америки это событие не станет. Но Мамору придерживался другой логики. Согласно ей, все личные отношения людей должны были принадлежать им самим, и никакие, даже самые лучшие друзья обеих из сторон, там находиться не должны. Понятие личной территории было в нем сильно настолько же, насколько оно развито у диких животных.
С научной точки зрения Мамору не мог бы сказать, чем конкретно можно мотивировать такую особенность. А такое положение вещей было ему, мягко говоря, не свойственно. Он давно привык раскладывать по полочкам и мысли и чувства, и все прочие, что имело глупость случится с ним. Девать это богатство все равно некуда, так пусть хоть польза какая будет. Иногда он подозревал, что в нем говорит замшелый собственник. Та часть его личности, которая звалась Темным Эндимионом, с удовольствием подтверждала эту теорию. Однако, по понятным причинам, не слишком-то Мамору прислушивался к ней. То есть, конечно, выслушать гражданскую позицию собственного варианта "я" считал необходимым. Однако права голоса ей не давал. Собственно, игнорировать эту часть себя было давно не сложным делом. Мамору так привык к этому, что уже не принимал спонтанные, зачастую, совершенно дикие желания за свои - так, взбрело что-то в голову. Но как взбрело, так и убредет обратно - ему, Мамору до этого никакого дела нет. Один Эндимион - который принц - частенько толкал его на необдуманные действия - должно быть, просто по привычке. Ему стоило больших труда и стойкости научится не поддаваться на провокации - просто потому, что расхлебывать последствия он тоже будет самостоятельно. Второй - который Темный - судя по всему вообще руководствовался теми же принципами, плюс извечное отвратительное настроение того, кто твердо уверен в своих самых что ни наесть циничных взглядах на бытие. И оба они не имели никакого отношения к тому человеку, который носил их же лицо, - хоть они и были его частью, собственно, им самим.
888
На самом деле, работа - та же привычка. Как ежеутренняя зарядка, или что-нибудь другое, не менее обыденное. Выполнять какие-то действия изо дня в день - и уже через три недели новенькая, с пылу с жару, привычка поселится в твоем обиходе. И это не поэзия, а самая что ни на есть биология - условные рефлексы и сами не подозревают, что правят миром. Конечно, кое-чему - той же зарядке - просто научится и принимать ее как нечто само собой разумеющееся. А кое-что требует не год и не два постоянных подтверждений. Мамору отлично помнит, как сам он с огромным трудом приноровился к мысли, что в его скорлупу вломилась Усаги. А ведь он так привык прятаться от всех и вся - закрываться, и никому не показывать, что же это все-таки за зверь такой - Чиба Мамору. Строго говоря, он и от себя с успехом прятался. Сейчас-то это легко дается, такое понимание - зато тогда было самым натуральным евроремонтом личного мироздания. Усаги не ленилась выбивать почву из под его ног по несколько раз на дню. Прискачет, глазищами посверкает, заявит, что, дескать, Мамору - он хороший - и опять умчится по своим лунным делам. А он сидел, раздумывая над ее словами, и пытаясь примерить новую, как ему казалось, шкуру - хорошего человека. Что это за существо такое, он толком пояснить не мог, но Усаги - это непререкаемый авторитет, особенно в делах такого рода. Если уж она сказала, что хороший, по другому и быть не может. Не тот случай. Впрочем, плохих людей для нее не бывало.
Сложнее всего от подобных метаморфоз было оставаться спокойным. Не терять голову, отдаваясь во власть водоворота противоречивых эмоций. Это несколько иное искусство, чем просто отвечать за свои поступки и всем существом отдаваться жизни. Спокойствие - великая наука, и в то же время - чепуха, на которую знающий человек не обращает внимания. Редко кто в сети повседневных забот уделяет немного своего внимания на, скажем, небо. Не просто смотрит, а именно что уделяет внимание. Так и со спокойствием. Изначально он как-то странно воспринимал такие вещи - ну, то есть сейчас для него это выглядит странно - с высоты прожитых лет. А тогда - ничуть не странно, а очень даже понятно и естественно. Фразы типа "набраться спокойствия" или "запастись терпением" казались Мамору самыми нормальными вещами на свете. А сейчас он даже осознать их не в силах. Ну где, скажите на милость, можно этого спокойствия набраться? Неужели где-то есть специальный колодец, куда все население планеты приходит с ведрами и кадушками - у кого ведро глубже, тому и спокойствия больше. А терпение? Где его набираться? Что за странная идея - взять где-то то, что нужно просто создать самому...
Все, что ни происходит - все к лучшему. Обычно, люди приходят к такой мысли тогда, когда все, что могло себе позволить с ними случится, не только уже случилось, но и приобрело статус "дел давно минувших дней".
Именно так имел обыкновение утверждать Джидайт, в очередной раз наблюдая метания друзей из угла в угол и их же патетически воздетые к небесам руки. Руки, бывало, воздевались по десять раз на дню, или больше, в зависимости от настроения и обстоятельств. Хорошо еще, что небеса оставались глухи к этим воззваниям, а то могло бы случиться непоправимое.
Много позже, уже в этой своей жизни, да и то не так давно, Мамору осознал, что не просто высказывать, но и ощущать такие желания преступно. Направленная воля людей - особенно неосознанная - весьма грозное оружие. Сам он приблизительно мог даже представить, что бы произошло, не встреться на его пути когда-то его нынешняя жена. Он, в сущности, хранитель Земли, никто его не освобождал от этой ответственности. А то, что он понятия не имеет, как этим пользоваться и чего, в сущности, от него требуется - его личные проблемы. Даже, наверно, и не проблемы. Мы же не называем проблемой завтрашний день, о котором мы понятия не имеем - что там ему взбредет нам преподнести? Вот и собственное незнание перестало быть для хранителя трагедией. Когда надо будет - авось разберется. Наука не зафиксировала еще ни одного случая, чтобы волк заблудился в лесу. Пусть это даже и не тот лес, в котором он родился.
А что касается силы волеизлияний, то Усаги, можно сказать, в очередной раз спасла этот мир. Постоянные неотвязные мысли хранителя о том, что жизнь - полное +эм-м+ как бы помягче выразится, болото, рано или поздно преобразили бы реальность. И слава богу, что до этого не дошло.
И хорошо еще, что ему с самого детства пришлось учиться контролю над собой и спокойному отношению ко всему.
Эндимиону это не особенно было нужно - он вполне мог позволить себе целую лавину непродуктивных, с точки зрения окружающих, эмоций. Джидайт, как правило, говорил о таких всплесках - "ветер переменился". Он вообще не понимал, а почему, собственно, должен как-то реагировать на этот ветер.
Джеду вообще намного больше нравилась созидательно-упорядочнительная деятельность - и куда больше, чем прочие. Он держал бумаги в порядке - не от избытков трудолюбия, а просто, чтобы очистить свое ближайшее пространство от несовершенства. Когда он работал, и у него, и у окружающих - при условии, что они знают его достаточно хорошо - получалось совершенно особое настроение. Если Кун был воплощением надежности, то Джед - аксиомой спокойствия. Не застывшим в капле янтаря существом, всегда одинаковым, как ни крути. Нет, Джидайт не был статичен. Он просто передвигался во времени и пространстве, сохраняя себя в неизменном виде - в том, который устраивал его текущую личность более всего. К тому же, это было удобно. Джидайт очень быстро приобрел репутацию не самого честного, но - самого справедливого человека Гвардии. Честность, в принципе, тоже имелась в наличии, но в сочетании с иезуитским талантом вывернуть закон, писанный или неписаный в свою пользу, Джеду не было равных. А все тот же Нефрит убил не один час своей единственной и неповторимой жизни на то, чтобы попытаться донести до друга важную, с его точки зрения, мысль. А именно - чтение нужно не только для развлечений. Читая, можно научится Очень Важным Вещам. Практически, необходимым. Но Джеду эти тезисы были как с гуся вода - он читал просто потому, что ему нравилось читать, архивировал знания в своем мозгу, и с легкостью извлекал их при необходимости. Однако относится к чтению, как и к работе, - более чем просто, - не перестал.
А еще Джидайт был единственным существом на всем белом свете, которого ни разу не довел до белого каления безбашенный принц. Ценой невероятного количества проб и ошибок тот все же уяснил, до каких пределов может давать волю своему неуживчивому, постоянно требующему новых свершений нраву. Он сдерживался, общаясь с окружающими - с кем-то больше, с кем-то меньше, проявляя свою колючесть в меру терпения окружающих. Прекрасно знал, что и у Куна и у Нефа есть свой предел, за которым никакие узы дружбы его не спасут. И экспериментировать с их лояльностью не желал - чай, не лабораторные морские свинки. А Джед был совершенно иного порядка человеком. Став свидетелем, или просто выслушав очередное подтверждение теоремы "Принц Эндимион - национальное стихийное бедствие Терры", он оставался совершенно спокоен. "Зараза" - меланхолично сообщал он другу, дождавшись паузы в его речах. Склонность друга к моральному садизму и элементарному ментальному вампиризму он не полагал ни хорошей, ни плохой чертой. Просто чем-то, ему присущим. Ну что ж, небо - сверху, вода - мокрая, а Эндимион - моральный вампир. Что ж поделать, коли в этом мире все так устроено? Так что ребята образовали, как Мамору теперь понимал, очень полезный симбиоз. Джед был интеллектуален и эрудирован - качества, редко сочетаемые в одном человеке. Он понимал, что на подготовительный "ритуал" этого самого вампиризма принц тратит свой собственный ресурс - это как вложить деньги, чтобы позже получить проценты. А потому если в результате "ритуала" не получается должного результата - он остается в накладе. А коли так - надо выдать ему положенную реакцию, чтобы Эндимион не чувствовал дискомфорта. Сообщить ему устно или письменно, что объект его "ритуала" придерживается весьма нелестного мнения относительно морального его облика - обычно этого хватало. Убедившись, что цель достигнута, Эндимион успокаивался, снова становясь компанейским парнем. Джеду это ничего не стоило - его не задевали подколки и выходки принца. К тому же, тот ответит Джеду взаимностью, хоть у третьего лорда и совсем другой сдвиг по фазе. Джидайт был просто счастлив, делясь полученными знаниями или просто информацией - например, новостями. А потому, когда он, казалось бы, безразличным голосом предлагал "Знаешь, чего тут с утра творилось?" - ему не следовало отвечать "Да мне не интересно" или "Потом, ладно?". Выслушать Джеда и достойно откомментировать свершившиеся события - на это Эндимион был готов в любое время. А зачастую они просто совмещали два этих увлекательных занятия. Присутствовавшие при этом посторонние старались оказаться где-нибудь подальше - с непривычки казалось, что разговаривают не два добрых друга, а непримиримые противники. Впрочем, все это не значило, что окружающие стали счастливо избегать оригинальных проявлений характера этих двоих.
Когда Мамору доходил до этой мысли в своих воспоминаниях, он не раз задумывался - как скоро он - принц - бы понял, что невыносимость при общении - это минус, а не плюс. Он и сам прекрасно знал, какого рода удовольствие можно получить, доведя кого-нибудь до кипения. Ощущения смахивают на те, как если бы вся выделяемая при злости собеседника энергия прямиком переходит к тебе. Самый что ни на есть натуральный вампиризм, Джед был абсолютно прав. Хорошо, все-таки, что он был устроен именно таким образом - это позволяло в остальное время быть почти вменяемым. От Кунсайда Эндимион изредка "откусывал" по-дружески, а с Нефрита не "пил" никогда, разве что в самом начале их дружбы. Просто так, без злой мысли, а чтобы попробовать - как путешественники пробуют еду чужих земель.
На месте, выбранном для пикника, было все, чего способен пожелать неизбалованный пейзажами городской житель и еще чуть-чуть сверх этого. Первые полчаса никто и не думал о делах - гуляли "на разведку", прятались друг от друга по кустам, перекликались птичьими голосами - не слишком похоже, зато очень весело. А он сидел на капоте, роясь в памяти мобильного, и делал вид, будто чрезвычайно занят. Вот так, на ровном месте, вдруг вспомнил о неотложном деле. И - что самое забавное - они всегда на это покупались. Даже Усаги, которая, казалось бы, знает его как облупленного. Никому не приходит в голову, что он уже давно потерял привычку считать себя в праве забывать что бы то ни было. Просто из чувства самосохранения. Однако же - верят. Раз Мамору сказал, что занят, значит, так оно и есть. Господи, а чем же, интересно, Кун занимался, когда ворчал то же самое?..
Потом, когда восторги слегка поулеглись, они принялись за дело. Поставить палатки - три штуки, между прочим, это вам не дракон от обеда оставил! Насобирать хвороста и дров, разжечь костер. Пусть он и не нужен пока ни для каких хозяйственных целей, однако какой же это поход без костра, а? С живым огнем мигом начинаешь чувствовать, что весь цивилизованный мир остался где то далеко, а ты - здесь, рядом с удивительным и непонятным живым миром дикой природы+
Мако, не слушая увещеваний относительно собственной гипотетической усталости, принялась за кулинарию. Остальные не стали настаивать - раз хочет человек вымотаться на отдыхе до состояния "упал и уснул" - кто они такие, чтобы его лишать этого законного права?
Как это обычно бывает, сначала для всех нашлись какие-то общие, безумно нужные дела, а потом - общие же развлечения. Однако через час каждый уполз в свой уголок, и там наслаждался. Хорошо было просто знать, что друзья - вот они, рядом. Просто "любить" и "держать при себе" - это очень разные, иногда и противоречивые понятия.
Усаги принесла ему термос с кофе - за то время, что они знакомы, а еще более - за то, какое живут вместе - она успела выучить его мелкие привычки, из которых, как водится, и складывается человеческая жизнь. Мамору усмехается краем рта - знает, что если он забудет о восьмом марта (что само по себе невозможно, но - предположим) Усаги просто отмахнется от такого казуса. Подумаешь! Зато муж у нее никогда не забывает - в отличии от нее самой - оставлять полотенца в ванной. Усаги обожает большие махровые и теплые полотенца, скорее, даже, простыни, такие, чтобы из них потом норку свить на диване, пригреется и заснуть. Полотенца - такая же мелкая слабость, как кухонные фартуки, как его кофе, и как еще тысячи мелких радостей в их жизни.
Хотя вообще-то Эндимион кофе не любил. Тот казался ему на редкость невкусной гадостью, пить которую изредка бывает необходимо исключительно в тонизирующих целях. Стиснув зубы, и дав себе зарок не ставить на стол чашку, пока та не опустеет.
А здесь, в этой жизни, Мамору кофе ну не то чтобы любил - уместнее было бы сказать - предпочитал. Терпкий вкус на нёбе, пощипывающий язык, невозможность до конца уловить вкус, зато возможность от всего оторваться и задуматься - так глубоко, чтобы забыть о кофе вообще и мире в частности. Кофе - это как покурить для некоторых людей. Как говорится, умному трубка нужна, чтобы подумать, дураку - чтобы что-то подержать во рту. Мамору сильно подозревал, что если бы не Усаги, он бы уже давно присоединился к сонму тех, кто гробит собственные легкие табачными смолами. Не потому, что так уж хочется, а потому, что так и правда легче думается.
Помнится, над этим все смеялся Нефрит. Если не кофе - так зернышки, не зернышки - так четками пощелкать - а нет четок - еще что-нибудь непременно придумает неусидчивый принц, чтобы заставить себя все же находится на одном месте, и не разбегаться мыслями.
Сам Нефрит обладал счастливой способностью сосредотачиваться на чем угодно - будь это какой ни будь важный и пафосный прием, или глоток свежего утреннего ветра. Нефрит жил каждую секунду, каждый миг - он очень любил это занятие - жить. И искренне полагал, что если уж такая штука, как жизнь, сумела случиться не с кем-нибудь, а персонально с тобой - тут уж ничего не попишешь. Расслабься, и получай удовольствие.
Эндимиону никогда не удавалось применить эту, на первый взгляд, не хитрую науку на практике. Ну казалось бы - чего сложного-то? Живи себе на здоровье, и не морочь голову себе и людям. Ан нет. Все куда как сложнее. Просто все бывает только на первый взгляд - именно по этому люди редко дают себе труд задержать оный подольше.
А Нефрит уже давно не прилагал никаких усилий к тому, чтобы ощущать жизнь каждой клеточкой своего существа. Он был жадным до ощущений и чувств, полагая, что не познаешь ты не пока не поймешь, а пока не почувствуешь. Впрочем, для Нефрита это было одно и то же. Потому-то и считали его посторонние, чужие люди, прожигателем жизни и вместилищем всех пороков. Ну, на счет пороков это они явно загнули - вот уж какой опыт Нефрит полагал совершенно бесполезным, так именно этот. Какой смысл принять на грудь больше, чем способен обработать организм, упасть лицом в салат, и так и не увидеть окончания вечера? А вместо рассвета наслаждаться похмельем в придачу!.. Нет уж, господа хорошие, такие развлечения не про звездного лорда писаны.
Эндимион привык полагать своего друга-астролога кем-то, чье терпение не рассчитано на обычных представителей рода человеческого. Сейчас-то Мамору понимал, что дело было даже не в терпении, а в восприятии. Просто Нефрит воспринимал поведение людей как должное - мол, коли так, то пусть будет. Подумаешь, когда это мы на погоду внимание обращали? Он способен был ждать долго - почти вечность. Но уж если ему казалось, что какой-то конкретный человек не вписывается в картину его, Нефритовского, мира, и мешает ему жить - тогда - всё. Звездный лорд просто вычеркивал этого несчастного из своей жизни, и своего мира, и из себя заодно. Сейчас Мамору оставалось только удивляться, как это Эндимион позволял себе довольно рискованные затеи. С таким не шутят. Нефриту нельзя лгать даже из лучших побуждений. Ему нельзя предоставлять готовые решения - как говорят в современном мире, "просто добавь воды!". За него нельзя было решать, даже если по-другому никак. И еще множество всяких "нельзя", которые принц мог нарушать, по долгу службы или в каких-нибудь других, не менее одиозных целях. Мамору очень четко осознавал, как часто Эндимион гулял по краю пропасти. Но ему все сходило с рук. Нефрит улыбался, и мысленно добавлял еще одну зарубку. В конце-концов, Эндимион платил за это сторицей. Ни с кем - даже с Кунсайдом - он не бывал настолько откровенен. По правде говоря, принцу просто казалось, что это - нечто само собой разумеющееся. Нефрит всегда производил впечатление того, и именно того, кому можно доверить нечто сокровенное. В сущности, это нечто совершенно не секрет, и никогда им не было. Просто жило себе внутри, как камень на сердце, никому не нужное, и в первую очередь - своему обладателю. Такие камни принято скрывать - они де, наши слабости. Но Эндимион не боялся поведать своему другу об этих, с позволения сказать, слабостях. Не потому, что тот не выдаст - хотя и поэтому тоже. Просто - таков уж был этот человек, второй лорд Терры. Навешать спагетти высшего качества Эндимион умудрялся даже Куну - бывало и такое. Хоть он потом и признавался во грехах, однако же, факт имел место быть. Однако Нефрит заработал совершенно эксклюзивное право слышать из уст принца правду, правду, и ничего кроме нее, родимой. Пусть и невероятно неудобоваримой - однако же.
Мамору понимал его. Вернее, он понимал обоих. Одному было некуда деваться - без ежедневной лжи он бы попросту не выжил. Второго выворачивало наизнанку при мысли, что чистота его ощущений замутнена какой-то там ерундой, которую преподнес ему не кто-нибудь, а близкий друг. Да и вообще, по правде сказать, Нефрит не видел смысла во лжи. Считал, что она унижает того, кто позволил ей родиться, и того, кто подставил под нее свои уши. Эндимион учел. Он не хотел - ни за что бы не хотел - лишится этого человека. Не хотел быть вычеркнутым из его мира, как нечто не существующее. Потому что когда тебя не ощущают - ты и не существуешь, по крайней мере - для ощущенца. Запутано, конечно, но по-другому Мамору сформулировать не мог. И обратится к воспоминаниям Эндимиона не получалось - у того с формулировками было еще хуже. Он предпочитал какие-то дикие ассоциации, на примерах поясняя, как и что. Доложить обстановку по всей форме, да так, чтобы никакие даже мысли о возможных вопросах не закрались в голову - это умел только Нефрит. Он садился, какое-то время скрипел пером по бумаге, грыз его, вставал, ходил, опять садился, пил зеленый чай, и в конечном результате, у вас не оставалось вопросов. Ни к нему, ни по обсуждаемому вопросу. Такой уж он человек.
Мамору сейчас понимает его даже лучше, чем когда-то понимал Эндимион. Тому, как всегда, не хватало стойкости додумать что-нибудь до конца. Вечно ему казалось, что где-то там, за горизонтом, ждут великие дела, которые надо срочно свершить. Нефрит вслух никогда не протестовал - хочется человеку лететь сломя голову, пусть летит. Навернуться он все равно не навернется. А и загремит - то наверняка на руки страхующему Куну. Даже если таки грохнется - тоже не велика беда. Новый опыт бывает чрезвычайно полезен. А уж руку он, Нефрит, непременно подаст - на что и друзья, как не для этого?
Сейчас-то Мамору понимал, что Нефрит был, пожалуй, еще более агрессивным, чем тогдашний Эндимион. Просто умел с этим справляться - или игнорировать свою агрессию. Причем это получалось у парня настолько хорошо, что чужую он ощущал как физическое неудобство. Его начинало прямо пропорционально чужим чувствам дергать, и он старался успокоить того, кто был рядом.
Кстати, именно Нефрит был последним лордом, которого видел принц перед апокалипсисом своей личной вселенной.
Мамору вновь возвращался к мысли, что он, лично он, никогда не был знаком с этим человеком. Он только воспринимает его со своих - очень иллюзорно своих - воспоминаний. Предвзятых, как и все воспоминания. Нефрит - главный психотерапевт их зоопарка, приюта умалишенных, буйной банды психов, и как их еще только не называли+
В этой жизни хитрая, но все же такая простая наука жить давалась Мамору с еще, пожалуй, большим трудом, чем Эндимиону. Помогла, как всегда, Усаги. Она и сама не знала об этом. Просто Мамору был молча ей благодарен за то, что воспринимал мир как живой человек, а не как оживший покойник, тень принца Эндимиона, или еще небо знает кто. Так приятно быть живым!..
Чуть ли не пересчитав демонстративно вверенное его заботам "женское звено", Мамору уселся за руль. Ему предстояла нелегкая задача - довезти этих милых дам до конечного пункта назначения, будучи свидетелем их типично женского трепа. Обычно если что-то ему мешало, он просто отключался от внешних раздражителей. Но за рулем, понятное дело, фокус не прокатывал. Сенши, вообще то, понимали, что тонкости ношения чулок или количество специй в пироге - не те темы, которые способствуют здравию водителя - по крайней мере, душевному. Но против природы не попрешь. Дорога проходила легче, чем можно было ожидать. Усаги все же ухитрилась задремать, а Ами уткнулась в КПК, и что-то там увлеченно читала. Остальные дамы ехали в соседней машине, и уж там-то, Мамору не сомневался, происходил самый настоящий ведьмин шабаш. Спокойная приятная музыка в колонках скрашивала и без того непринужденное молчание. Наверно, это доля у него такая. В конце-концов, ему повезло намного больше, чем прочим. Жизнь его складывалась более чем удачно - рядом была любимая женщина, которая всегда ждала его в уютном доме, куда он возвращался со вполне приличной работы. Вот только друзей у Мамору не было. Конечно, какие-то контакты сохранялись - со старыми сокурсниками, или с теми, с кем он бывал в одних спортивных секциях. Например, Мотаки, который не реже раза в неделю звонил с новой порцией сплетен и новостей, и звал на чай - они с Рейкой были хоть и не ближними, а все же соседями. Но дружба в понятии Мамору была чем-то большим, чем посиделки за чаем. Он и сам бы не взялся объяснить, откуда в нем брались эти мысли. Однако он, методом долгих изысканий, открыл для себя следующий постулат. А именно - он, Мамору, в глубине своей личности является романтиком неисправимым, а потому ожидает чего-то столь же восхитительного, как и в случае его любви с Усаги. Он отдавал себе отчет в том, что вытащил счастливый билет - истинную любовь, одну на всю жизнь, или даже дольше. Нельзя же, чтобы кому-то доставалось все сразу?.. Он и не жаловался. Просто смирился с тем, что в каком-то смысле всегда будет один. Разумеется, Усаги его не бросит - как и он ее - что бы ни стряслось. Но дружба и любовь - очень разные вещи, не смотря на кажущуюся похожесть и несомненные общие признаки. Он мог бы, конечно, сказать, что все дело в прошлом. Дескать, когда-то он испробовал истинную дружбу и верность, и на меньшее уже просто не способен. Но это было бы неправдой, вернее, не всей правдой. Мамору четко разграничивал два личности - себя и принца Эндимиона. Он отдавал себе отчет в том, что принц - тоже он, только выросший несколько в других условиях, а потому серьезно отличавшийся от него, Мамору. Одним словом, если и похож, то не во всем. Далеко не во всем. Грамматически это составляло проблему - неудобно было каждый раз закручивать сложную словесную конструкцию вроде "Мое альтернативное перерождение из прошлого" вместо простого местоимения "я". Но "я" было не совсем то, что отвечало понятию. Мамору помнил, хоть и с грехом пополам, события тех далеких времен. Это не были обычные воспоминания прошлого в привычном значении этого слова. Скорее, это походило на обрывки воспоминаний о фильме, виденном в далеком детстве. Очень знакомое, глубоко близкое, но не то, что было бы возможным присвоить окончательно. Эндимион был в первую очередь воин, и действовал как воин. Он был решителен, и часто сначала действовал, а потом задумывался. Нефрит дразнил его "тотетсу" - демонический овен-людоед, обитавший в восточных пустошах. Зверь этот отличался крайней агрессивностью и нетерпимостью, и, вместе с тем - каким-то даже веселым добродушием. Эндимион был тем, кто несется во главе парада, и хватает ситуацию за рога, удерживаясь на гребне волны - этого требовали тогдашние обстоятельства. Чего он действительно не умел - так это остановится и задуматься. Вернее даже не не умел - просто не считал нужным, справедливо полагая, что людям следует делать то, к чему они пригодны более всего. Он не был безголовым рубакой, этот принц - скорее, потоком, которому следовало задавать направление раньше, чем он обрушится вам на голову. С одной стороны - логик, стратег и тактик, лучше всего соображающий в экстремальных ситуациях - с другой безалаберный и неусидчивый. Функцию тормозов при слишком нахрапистом принце исполнял Кунсайд - само понятие надежности, воплощенное в человеческую плоть. И Эндимион всегда знал - пусть и не отдавал себе в том отчета - что он может позволить себе эту безголовость. Он всегда знал, что может быть оголовьем стрелы, и не оглядываться назад - стрела все равно долетит. Кунсайд был старше - теперь Мамору бы затруднился сказать, насколько. На год, два, пять? Или целую сотню? Там, в прошлом, время не то чтобы текло по-другому - оно само было другим. Люди медленнее взрослели, их биологические часы были соразмерны с внутренними, духовными, если можно было так сказать. Мамору знал это не из воспоминаний, а дошел логически. Последние воспоминания об Эндимионе показывали его в возрасте около двадцати лет - Мамору мог сказать довольно точно, ибо сам в этом возрасте выглядел так же. Однако же, воспоминания о сражениях - вернее, об их количествах - отметали эту теорию. Вряд ли за два неполных десятка лет человек бы успел столько. И, даже если предположить в его буйной голове незаурядный талант полководца, маловероятно, чтобы он без должной практики дал такие плоды. Одним словом, Эндимиону тоже наматывало под сотню. Леший его знает, был ли замешан в сем деле какой-нибудь из легендарных Кристаллов, однако же факт оставался фактом. И сколько там было Кунсайду - оставалось только гадать. Сам Мамору - или Эндимион в нем - помнил, что друг всегда был на пути совершенствования чуть дальше, чем он сам. Сильнее, образованнее, и, что самое важное - выдержаннее. Мамору сильно подозревал, что буйный принц, которого сам лорд, не мудрствуя лукаво, ласково именовал "умалишенным психом", будил в Куне дремучие отцовские инстинкты. По крайней мере, того всегда занимали вопросы вроде - а обедал ли он, где поцарапал ухо, куда шлялся прошлой ночью, что это за безобразие в его комнате, и где, черт возьми, обработанные документы. Эндимион не уставал во всеуслышание страдать, нарекая на чрезмерную строгость своего старшего друга, но на самом деле получал от такого положения вещей немало удовольствия. Старший лорд с самого детства был его нянькой, и с возрастом ситуация только усугубилась. Тандем, строго говоря, вышел неплохой. Эндимион всегда знал, как выкрутится из любой беды, отбрить всех имевших неосторожность посягнуть на нечто, полагаемое друзьями неприкосновенным, придумать хорошее решение проблемы. Оставалось только вовремя поймать его за ухо, и накормить обедом - он вечно забывал поесть. Да и обо всем прочем, житейском, с чистой совестью забывал. Это было так славно - знать, что рядом, за спиной, есть надежный Кун, который всегда подставит плечо, и всегда подаст руку. Он - самый серьезный и невозмутимый человек во всей вселенной, и, пожалуй, ее окрестностях тоже - по крайней мере, Эндимион не уставал убеждать в этом всех окружающих, громогласно, и совершенно искренне восхищаясь трудолюбием и усидчивостью друга. Сам он на подобные подвиги не сподоблялся. Кунсайд же относился к этим восторгам с известным скепсисом, тоже играя любимую роль вечно усталого от проказ неугомонного младшего товарища умудренного жизнью и опытом зануды. Он испытывал законную гордость от сознания того, что его старания не просто оценены принцем по достоинству, но возведены им же в ранг высшей добродетели. Эндимион искренне восхищался выдержкой своего старшего лорда, и, последний был в этом уверен, ни за какие бублики не согласился бы поменяться с ним местами. То есть престол бы спокойно уступил - на здоровье. Эндимион вообще часто ехидствовал по поводу того, что из Куна получился бы куда более вменяемый правитель, чем из него самого. Однако по этому поводу у первого лорда было свое собственное, непоколебимое мнение. Оное же состояло в том, что стоять за троном намного лучше, чем сидеть на нем. У серого кардинала больше и возможностей, и прав. Эндимион и сам так полагал, но его, как водится, никто не спрашивал. Всякий раз, когда он открывал рот, дабы высказаться на эту тему, Кунсайд возводил глаза к потолку с видом мученика. Дескать, видите, люди добрые, до чего меня довел этот, с позволения сказать, принц. Никакого с ним сладу нет, да куда деваться? Принц давно привык, что - пункт первый - Кун всегда прав, и - пункт второй - если Кун не прав, мир сошел с ума. И был с этим вполне согласен, в ком то веки, не протестуя против очевидного - что поделаешь, коли все так устроено? Солнце встает на востоке, рыбы не разговаривают, а старший лорд и близкий друг Кунсайто не насоветует глупостей. Разумеется, возводить все слышанное из его уст в ранг истины в последней инстанции Эндимион не стал бы, однако сжился с мыслью, что совет старшего товарища - именно то, чего не хватает любой задумке для совершенства. По крайней мере, с его, Эндимиона, точки зрения. Мудрая матушка природа создала его светлость лорда Кунсайда с, казалось бы, единственной целью - вить из Энда веревки, что тому обычно и удавалось, хоть и не без некоторых технических трудностей. Отказать в чем-либо своему ближайшему другу он патологически не мог. К тому же, ребята как-то пришли к выводу, что этими взаимными усилиями сводят на нет настойчивые попытки родной паранойи разрастись до размеров какой-нибудь невероятной годзиллы. А это само по себе дорогого стоило. Работа у них была нервная, и лишнее подтверждение человеческой порядочности, имеющее место быть под самым носом, никому еще не помешало. -Помни. Нет такого дела, которое бы я не бросил, если тебе вдруг что-то потребуется. - Эндимион мог быть и серьезным, когда хотел - Зови в любое время. Даже ночью. -Ты тоже зови. - типичный "сова" Кун усмехнулся - Даже утром. Вот так, коротко и ясно. К хорошему быстро привыкаешь. Эндимион прекрасно знал, что Кун и сам может устроить нечто из ряда вон - и тогда надо просто держать его за руку, пережидая эмоциональные всплески. Кун не железный, что бы там ни думали себе по этому поводу его подчиненные. Он живой человек, который может страдать от головной боли, усталости, раздражения, желания побузить, наконец. Другой вопрос, что доверять такие желания кому попало, Кун бы никогда не стал. Увидеть смеющегося - хотя бы улыбающегося - Куна, это дорогого стоит. Это признак его доверия. Вполне в духе лорда было волочь привселюдно через весь замок вроде как даже возмущающегося таким обращением Эндимиона, громогласно читая тому лекцию о правилах поведения на рабочем месте, технике безопасности при работе с неизученными артефактами, пользе здорового и своевременного питания , и прочая, и прочая. Но только оставшись с ним один на один немедленно снабдить поучительную речь анекдотом про двух розовых клыкозавров, и плевать, чья там внутренняя дисциплина выше всяких похвал. А потом все рухнуло - внезапно, и в один день. Не стало ни верного, надежного, льдисто-серьезного Кунсайда, ни лихого безумца Эндимиона. Их поглотила самая ненасытная тварь нашей вселенной, имя которой - война. Мамору думал об этом, и, собственно, о Кунсайде, достаточно часто. Ощущения, испытываемые им в этот период, более всего напоминали фантомные боли в ампутированной давным-давно конечности. Мамору-то стопроцентно знал, что лично он никогда не был другом этому сильному, волевому лорду, а только противником в борьбе за серебряный кристалл. И они никогда не смеялись вместе в укромном уголке в саду, не обсуждали книг, не бинтовали ран и не… Не. Однако, чувство дискомфорта, так, словно картина мира на самом деле и не настоящая вовсе, а просто очень хорошо выполненная работа художника-импрессиониста. Все на своих местах, но какая-то запредельная неправильность отравляет все. В этой жизни его тоже никто не спрашивал - кем он там хотел бы быть, а кем нет. Просто теперь он оказался в шкуре своего когда-то лорда - самого надежного зануды в мире. Он оказался старшим в этой компании спасителей, вернее - спасительниц - нашего мира. Старшим и, как следствие, наиболее за все ответственным. Мамору иногда понимал, почему Макс Фрай когда-то написал, что, дескать, раздвоение личности - кратчайший путь к душевному равновесию. Истинно так. Жить намного удобней, когда внутри есть какая-то независимая часть тебя, которая будет наблюдать за всеми твоими действиями со стороны, сложив руки на груди и с извечным выражением "Ну-ну! И что ты еще выкинешь?" на лице. Мамору прекрасно понимал своего - своего ли? - друга. Теперь - как никогда. Вообще-то и тогда, во времена Серебряного Тысячелетия, Эндимион осознавал, что на плечи друга ложится слишком большая ответственность. Он, Эндимион, отвечал за все королевство перед небесами и Землей, а Кунсайд отвечал непонятно кому за него, Эндимиона. Это казалось принцу несколько несправедливым. Однако, поддерживая обоюдные стремления к более или менее комфортной жизни, оба продолжали творить именно то, что выходило у них лучше всего. Примерно пару раз в год Кун заявлял, что, дескать, хватит с него, и уматывал на родину своих предков, на север. На срок от полудюжины, до двух десятков дней. Возвращался он полным сил и энтузиазма, полусошедшим с ума от безделья и жаждущим задать товарищу принцу внеочередную трепку за бардак в его, Куна, кабинете. И совершенно не имеет значения, что он там документы искал! Кабинет - это святое, а потому - на фиг, ибо не фиг! Теперь он и сам ворчал, когда Усаги убирала разложенные бумаги с их мест. Не потому, что так уж трудно разложить по новой, а потому, что порядок такой. Один раз промолчишь - второй раз сам забудешь. А ему нельзя забывать. Он в ответе за все и всех, неофициально, а потому - еще более безнадежно. Влип, парень! Причем - по собственному желанию, абсолютно добровольно. Никто не заставлял впрягаться, а вот поди ж ты. Теперь не бросишь на полдороге. Вообще-то мысль подобного рода казалась отвратительной и Мамору и Эндимиону. Бросить нечто, уже начатое им? Это просто дико как-то даже звучит. Это настолько в корне неправильно, что даже обсуждать неохота. Вот еще, скажете тоже… ***
-О, ты сегодня рано!
Усаги торопливо сняла кухонный передник. Тот, вообще-то, совершенно не портил ее облика. Он был далек от своих скорбного вида собратьев, которые, кажется, были изготовлены дальними предками своих нынешних владельцев из первой добытой ими мамонтовой шкуры+ У Усаги был принцип - фартук в доме не живет дольше года. Меньше - пожалуйста, а больше - ни за что. В конце-концов, стоит он не запредельных денег, а удовольствие от красивой яркой новой вещи - пусть и фартука - огромное. Да и кому приятно одевать нечто, скрытое под слоями кухонной грязи?..
Одним словом, фартук был снят просто потому, что кухонная возня на сегодня была окончена, и можно было приступать к следующему пункту программы, а именно - уничтожению этой возни результатов.
-Просто хотел домой.
Мамору улыбнулся, наблюдая, как забавно прижмурилась жена. Вообще-то считается, что такие мордашки можно узреть только в аниме - глаза дугой и ротик, как у котенка. Но его Усако удавались и не такие подвиги, а потому удивляться он не стал.
-Вкусно пахнет - добавил он, проходя на кухню. Усаги небрежно забросила позабытый было фартук на спинку стула в углу
-Откопала кое-что из рецептов - отозвалась она неопределенно - Попробуй. Понравится - буду готовить.
-Ты же прекрасно знаешь, что понравится - он снова не удержался от улыбки. Вообще-то, это было нормальное выражение его лица, когда рядом была Усаги. Мамору никак не мог постичь, каким образом некоторым особо продвинутым личностям удается превратить общение с этой непостижимой леди в нечто заурядное.
-Лучше скажи - хихикнула Усаги - что ты просто всеядный. Это будет ближе к истине+ Устал?
-Пятница - самый трудный день - с напускной серьезностью отозвался Мамору, берясь за ужин. Тот оказался очень даже ничего. - В пятницу все мысли сосредоточены на самом главном: как дожить до понедельника+
Усаги шутливо замахнулась на мужа шумовкой, а потом присела напротив.
-И что у тебя за коварные планы на эти выходные? - спросила она, задумчиво водя пальцем по боку чашки. Мамору отозвался не сразу, с трудом заставив себя оторваться от медитативного зрелища, созерцание которого могло бы запросто занять весь вечер.
-Очень плотный график - доложил он - Во-первых ты, во-вторых ты, в-третьих, никуда не денешься - ты+ Ну, и в -четвертых+
-Дай-ка угадаю+ Помыть полы?
-Именно. Исключительно в твоей компании.
Усаги не выдержала абсурда этой беседы, и расхохоталась.
-Мне нравятся твои безумные идеи - заявила она - А, кстати, о выходных. Сегодня звонила мне Мако - представляешь, она права получила!
-Здорово - кивнул Мамору, относя посуду в мойку.
-Еще бы не здорово! - Усаги закивала так, что неизменные хвостики заколыхались серпантином. Сама она так и не смогла пока пройти экзамен, хотя водить худо-бедно умела. А потому успех подруги на данном поприще привели ее в неописуемый восторг.
-И в честь этого знаменательного события она приглашает нас на пикник в лес - закончила рассказ Усаги. Она выжидающе уставилась на мужа, гадая, что тот сейчас ответит. Мамору устало помассировал переносицу.
-Я не против - наконец, ответил он - Решилась самая насущная проблема - транспорта, а то вшестером в одной машине мы никак не умещались+
- А ты правда хочешь поехать? - поинтересовалась Усаги, оперев подбородок о сцепленные руки. Мамору оглядел этот типично следовательский жест, и в очередной раз улыбнулся.
-С тобой - куда угодно - отозвался он - Еще чего не хватало - отпускать тебя незнамо куда в компании каких-то подозрительных барышень, которые наверняка научат тебя пить всякую пакость и ругаться... - Усаги выслушивала эти измышления все с той же миной Чеширского кота. Уж который год ее не покидало ощущение, что Мамору, кажется, чувствует какую-то абстрактную ответственность за них всех, непонятно перед кем и с какой стати. С самого начала он относился к ним, как нечто среднее между старшим братом - вечно занятым, но вполне коммуникабельным - и вожатым старшего отряда в лагере. Складывалось впечатление, что Мамору на полном серьезе собирался рано или поздно давать отчет по их поведению - как вели себя, какое было настроение, чем занимались+ Даже сейчас, когда у каждого - своя жизнь, которая, конечно, вся впереди, - он все равно с видом семпая заявлял что-нибудь типа "Ами, не сиди по ночам в интернете, делай перерыв на гимнастику". Остальные девочки давно к этому привыкли - как и к тому, что когда им надо было затащить в дом новый холодильник, или отбиться от предложений по сетевому маркетингу, они звонили Мамору, и обещали накормить Усаги чем-нибудь вкусненьким+
-Тогда нужно собрать вещи - заметила Усаги, вставая из-за стола - Всякие необходимые мелочи, без которых жизнь кажется невыносимой+ - она знала, что говорила. Непривередливый, вообще-то, Мамору мог обходиться и минимумом удобств и комфорта. Но отсутствие в его распоряжении зубной щетки более чем сутки вызывало в нем ощущение внутренней дисгармонии.
Сборы не заняли много времени - палатка и сопутствующие ей вещи всегда лежали наготове в кладовке, у Мамору никуда не девалась страсть к экстремальному отдыху. Наоборот, с годами она разрослась и зацвела пышным цветом. На праздники они с Усаги ездили куда-нибудь на несколько дней - подальше от всех.
Вечер этот вообще напоминал какое-то чуть теплое податливое желе. Он тянулся медленно и уютно. Не хотелось никуда идти, и ничего менять - только быть здесь и сейчас. А больше - зачем? Ехать куда-то, что-то менять - все это будет завтра. А сегодня будет сегодня+
Кто знает, когда еще удастся?..
В последние три месяца все было подозрительно тихо - никаких вам врагов человечества и прочих типичных для воинов в матросках развлечений. Стоило ловить шанс.
Усаги повертелась перед зеркалом в ванной, и, оставшись вполне довольна увиденным, все же отправилась в спальню. Перед завтрашней поездкой стоило выспаться, а то в машине вздремнуть не дадут, это уж как пить дать.
Мамору с отсутствующим видом стучал что-то на лептопе - быстренько, пока жена не вернулась. Усаги еще от дверного проема увидела давно знакомую сине-белую раскраску его рабочего форума. Подошла сзади, и осторожно сняла с мужа очки.
-По пионерскому лагерю объявляется отбой - прошептала она - Хватит изводить коллег своими умными мыслями!..
Мамору близоруко прищурился, глядя на нее через плечо. Усаги не преминула подразнить его, и одела очки на собственный нос. Те были безнадежно ей велики, разумеется, но вид от этого был ничуть не хуже.
Отключив технику, и задвинув лептоп подальше - а то еще завтра с собой утащит, знаем мы его, волка позорного - Усаги уволокла Мамору в темноту. А то и правда, завтра вставать ни свет ни заря, а они тут какой-то фигней маются, вместо того, чтобы заняться чем-нибудь более интересным+ Непорядок!
Утро началось с привычного, давно ставшего родным, сопения над ухом. У Мамору была отвратительная привычка вскакивать за минуту до будильника, и отбивать у того хлеб, выполняя функции оного. Вот и сейчас он настойчиво тормошил Усаги, то щекоча, то целуя, то принимаясь шутливо кусаться. Жена свернулась у него под боком, каким-то чудом не свив еще кокон из своих волос. Задним умом осознав, что на ее неприкосновенное гражданское право на утренний сон посягают, при чем не кто-нибудь, а родной муж, Усаги мгновенно оценила ситуацию и сунула голову под подушку. Старый испытанный прием - теперь Мамору не начнет свои изуверства до тех пор, пока не отнимет эту преграду, ибо опасался сделать больно, пока будет вытаскивать вслепую. Но он, совершенно аморальный тип, принялся щекотать ее с удвоенным энтузиазмом - так, что Усаги ничего не оставалось, как извиваться и пищать. Веселье продолжалось как раз до сигнала будильника, который обозначал, что пора заняться чем-нибудь более существенным, чем превращение спального места в сплошное месиво из простыней.
Неохотно отпустив жену, Мамору привычно потянулся за очками. Без них он чувствовал себя слегка неуверенно, и ориентировался в пространстве скорее на звук и запах, нежели полагаясь на органы зрения. Усаги уже успела выпутаться из постельного белья и побежала в ванную. Лучше сделать это сейчас, а то потом можно и не успеть. Мамору посмотрел ей в след, и пригладил встрепанные волосы. Нет, все же, в ежеутренней борьбе с будильником есть своеобразная прелесть, надо отдать Усаги должное, она была абсолютно права

 

 

****