Толчок.
Еще сильнее. Еще. И еще.
Же…
Прерывистый стон.
Я тебя…
Еще толчок.
Ненавижу…
И мир взрывается разноцветными осколками…
Но все же ты – моя лучшая месть.
Тонкая рука сжимает простынь. Белая ткань, белая почти прозрачная кожа. И синяки под глазами, кажущиеся еще темнее. Даже волосы, казалось, посветлели, словно желая слиться с этой белизной. Но нет по прежнему – синие-синие. Как и глаза, которые закрыты, а потому цвета не видно. Но он-то знает – лучше всех – знает, какими они могут быть. Он осторожно пробегает пальцами по этой подернутой пеплом коже, и она откликается. Хрупкое тело бьет крупная дрожь. Всего лишь от простого прикосновения! Это он тоже прекрасно знает. Знает каждую впадинку, каждую родинку, каждый изгиб. После стольких ночей… Просто невозможно не знать, не изучить как свое собственное это натянутое струной тело. Такое родное, такое ненавистное тело.
Она открывает глаза, и он прикладывает палец к губам. Бледная луна заглядывает в окно, пытаясь понять, что же происходит, а ехидные звезды лишь тонко перемигиваются друг с другом. Серебристые пушинки танцуют в воздухе, пронизанном лунным светом. Чуть слышно вздыхают прозрачные занавеси от поглаживаний прохладного ночного ветра. Она кивает в ответ и бесшумно стекает с кровати, набрасывая на плечи тонкий шелк, подобранный с ковра. Тихий шепот срывается с обычно бескровных губ: «Я вернусь…» Теперь уже он утвердительно кивает. Почти неслышно затворяется дверь за ее спиной.
Он откидывается на кровати, закрывая глаза.
Если бы ты знала, как я тебя ненавижу…
Ледяное пронизывающее утро. Хмурые тучи громоздятся друг на друга и давят-давят на плечи усталого неба. От ветра не спасает никакой даже самый плотный плащ. Серый воздух, серый плац, серые мундиры. Серо-серо-серо. Рыжий!
Яркий мед волос в мелкие клочья разрывает окружающую серость, осыпающуюся под натиском ярого пламени. Он смотрит-смотрит на эту рыжую макушку, как на последний шанс спастись. Взгляд скользит по его фигуре, останавливается на лице. Конечно, кто же еще. Он горько усмехается, видя, как загораются глаза юноши. Ему даже не надо оглядываться, чтобы узнать, кто стоит за его спиной.
Едва ощутимое прикосновение.
Как же я тебя ненавижу… - как-то уже привычно-отстраненно думает он, пытаясь поймать взгляд рыжего курсанта, полный восхищения. Пытаясь... потому что взгляд этот направлен мимо. На нее. Последнюю леди Меркурия.
И снова горькая усмешка кривит его губы. Он поворачивается, встречаясь с синими-синими глазами, полными любви, и по-хозяйски обнимает ее за плечи, кожей чувствуя, как гаснет счастье в глазах того, кто никогда не будет принадлежать ему.
Он ведет ее мимо курсантов, отдающих честь, и чувствует, как доверчиво она прижимается к нему.
Пусть так… Люби меня крепче, потому что ты моя самая лучшая месть вам обоим. Когда-нибудь, я даже объясню тебе это…