автор: Китахара
Без названия

- Ты пришел?

- Я пришел.

Минако медленно, ужасно медленно, словно во сне, стряхивает снег с его черного пальто. Снежинки плавятся под ее пальцами, ладони становятся мокрыми. Она растерянно смотрит на свои покрасневшие, влажные руки, берет с комода платяную щетку и размеренным, механическим движением начинает чистить его рукава, размазывая талую воду по дорогой ткани.

- Перестань, - холодно, спокойно, повелительно.

Мужчина разжимает ее пальцы, отбирает злополучную щетку и кладет на место.

- Иди в гостиную.

Минако послушно отворачивается и следует в комнату. Щеки горят и подкашиваются ноги; она слышит, словно сквозь вату, как в тесной прихожей ее поздний гость снимает пальто и тихо чертыхается, едва не свалив на пол шаткую вешалку. Девушка садится на диван, держа спину неестественно прямо; складывает руки на коленях. Замечает, как нервно подрагивают пальцы, и сжимает кулаки: не хватало, чтобы он заметил.

Он появляется в дверном проеме: высокая, широкоплечая фигура, упрятанная в темно-серый твид. Необъяснимое, безотчетное обожание, желание прикоснуться, дотронуться охватывает Минако; она отводит взгляд, предпочитая разглядывать узор ковра: она не понимает природы своих чувств и страшится выдать себя. Ее слепит сияние его белых-белых-белых волос…

- Боишься, маленькая?

- Я не маленькая, - едва слышный голос. Что-то с горлом, наверное… что-то, совсем не связанное с…

- Вот как.

Мужчина в два шага оказывается рядом – Минако вжимается в диван, но гость, до боли стиснув запястья, рывком поднимает ее на ноги. Локти девушки прижаты друг к другу, выставлены воинственно перед собой – худые, острые – последней защитой от его силы, его тупого, непреодолимого напора.

- Маленькая, у тебя выбора нет, - он сгребает ее в охапку, сминая хрупкое тело, не обращая никакого внимания на ее попытки вырваться. Теперь она вся – его; и никуда, совсем никуда ей не деться.

- Ты ничто. Не сможешь убежать. Не сможешь взбунтоваться. Не сможешь убить меня, - шепот губы в губы: до дрожи близко, слишком близко, страшно и… сладко. Сладко.

- Убить?.. - эхом повторяет Минако.

Вздох. Мужчина отстраняется немного – Минако тянется за ним всем телом – и долго смотрит ей в лицо.

- Совсем не та. Та была гордая, своевольная, жестокая Богиня. А ты...

- Маленькая, - не понимая, что говорит, продолжает девушка.

- Точно, - в голосе хищная, злая радость.

Он резко наклоняется – точно ядовитая змея молниеносно бросается на жертву – и кусает ее за пухлую нижнюю губу. Минако дергается и мычит, но освободиться невозможно: становится только больнее. Кровь наполняет рот; такой странный поцелуй – так ненормально и так хорошо...

- Соленая, - удовлетворенно констатирует он, чуть отстраняясь.

- Сладкая, - возражает девушка.

Он тихо смеется, проводит языком по ее прокушенной губе, вылизывает лицо... И держит ее теперь так бережно... Минако дрожит от стыда, ей страшно; но самое странное – этот густой, со вспышками радужных пятен, туман перед глазами и пульсирующая в висках, в венах, отравляющая кровь мысль: еще. Еще. Еще.

Мужчина с силой толкает ее в грудь, и Минако падает на диван – распростертая, открытая, беззащитная.

Она смотрит в его прозрачно-голубые глаза, но они беспощадны: прочитать в них нельзя ничего, совсем ничего: ни нежности, ни жалости.

Он нависает над девушкой, накрывая ее своей тенью:

- Ты моя, маленькая, пока я хочу. Так и запомни.



...Сколько дней длится его зимнее безумие?.. Эта слякотная лондонская зима наполнена ею: ее тихими, счастливыми вздохами и ее слезами; ее щебетом, когда он позволяет ей говорить, и ее синяками и кровоподтеками, когда он хочет, чтобы она молчала. В воздухе – детский, молочный запах ее кожи; ветер дует только для того, чтобы играть с ее светлыми волосами. Светлая девочка... Единственное, чего ему хочется, – привнести в ее жизнь как можно больше грязи, чтоб она забыла, где боль, а где счастье и не отличала сумерек от утра.

Отомстить ей, пока она беспомощна, отомстить за ту, другую.

Да только, проклятье всем богам, девочка оказалась вовсе не так слаба: он не ожидал, что так может привязать его к себе эта маленькая несуразная игрушка, эта простецкая куколка.

Маленькая…

Он гуляет с ней каждый день, заставляет ее часами мерзнуть в парках, бродить по набережной Темзы, вбирая кожей холодный, пронизывающий бриз. Ему нравится румянец, проступающий на ее щеках, он любит касаться ее обветрившейся, слегка шелушащейся кожи. Это кажется ему удивительно правильным: она змея, гадюка с нежной шкуркой, так пусть не стыдится сбрасывать чешую.

Его не волнует моральная сторона этой связи. Да и с чего бы?.. Что толку волноваться, что он обманул, заколдовал, поработил ее, сковал ее волю?.. С чего ему переживать от того, что сейчас ей только 13?.. Он знает, сколько на самом деле лет маленькой Богине.

Маленькая...

..сука.

Он кутает ее в свое клетчатое кашне и отогревает в кафе, позволяет портить прекрасный чай сахаром и смотрит, как она прижимается лбом к холодному стеклу, наблюдая за прохожими на улице. Он не мешает ей, вспоминая задумчивый взгляд той, другой, и в сердце закипает злость. И когда нет уже сил терпеть, от хватает ее за руки и тащит домой, в квартиру, которую снимают для нее не в меру беспечные родители, и унижает ее, и насилует, и разрывает на части.

И ему становится легче.

Но какое же это насилие, если она стонет от желания, и засыпает, счастливая, у него на груди, и терпит все, и каждый удар принимает, как дивный подарок?.. Маленькая... Слишком маленькая. Слишком легко покорить.

Слишком легко поддаться.

Пора сворачивать эту игру: все зашло непозволительно далеко. В конце концов, ему есть куда и к кому вернуться, и он хочет этого – рыжей тяжести волос в ладонях и болотной зелени глаз, - но не сейчас, не сейчас. Он должен попробовать еще, он должен причинить ей хоть какое-нибудь зло, раз физическую боль его девочка так полюбила.

Он должен освободиться от чар Богини.



Минако ждет его, сидя на лавочке в сквере. Моросит мелкий, паршивый дождик, но девушка не спешит раскрывать зонт: ей хорошо с дождем, она любит его робкие поцелуи.

Он опаздывает, что случается не так уж часто, но Минако и не думает волноваться: надо быть совсем дурой, чтобы волноваться за него.

Девушка поправляет берет и от нечего делать осматривается по сторонам: голые деревья, траурно-черные ветви, блестящая влажно брусчатка. Совсем нет прохожих, словно город вымер. Тоскливо и скучно.

Минако чувствует мягкое, невесомое прикосновение к голени. Она удивленно опускает взгяд: рядом с лавкой, совсем близко, стоит большой, очень красивый снежно-белый кот. Его усы щекочут ногу Минако сквозь чулки.

Она осторожно протягивает руку:

- Иди ко мне, нэ?..

Кот запрыгивает ей на колени, сворачивается клубком, зажмуривается и начинает громко утробно урчать. Девушка растерянно гладит пушистое чудо по спине:

- И что же мне с тобой делать?.. Хочешь, будем жить вместе?..

Кот приоткрывает один глаз и, кажется как-то по-своему, по-кошачьи, хитро улыбается, оценивая интересное предлложение.

- Ну, как скажешь...

...Он не приходит через час. Продрогшая Минако поднимается со скамьи, баюкая на руках задремавшего кота, и идет домой. Что ж, такого не бывало раньше, но мало ли, какое еще наказание неизвестно за что придумал ее господин и повелитель?..

Интересно, что он скажет про кота?.. Если не позволит, придется как-то иначе устраивать судьбу зверька: она всецело – его, своего хозяина, и должна подчиняться его желаниям.



...Бедная, бедная девочка, думает Артемис, глядя на рыдающую, скорчившуюся в кресле белокурую фигурку. Как ей не повезло, что Кунсайт нашел ее раньше… Теперь Артемис уже не знает, как помочь, как облегчить ее страдания. Да и как вообще с ней сейчас заговоришь?..

Артемис наступает лапой на валяющийся около кресла лист рисовой бумаги и читает еще раз строки, которые уже успел пробежать глазами до того, как Минако уронила и письмо, и самого кота на пол.

«Маленькая! Ты помнишь, что ты моя, пока я хочу? Так вот: я не хочу больше.

Ты знаешь, как прощались в твоей стране в древние времена?.. Очень красиво, маленькая: стихами.

Крылья твои, моя нежная птица,
Я оставляю тебе
У изголовья.

P.S. Я надеюсь, в твоих крыльях нет теперь ни одного перышка, ни единой целой косточки. К.»

А еще Кунсайт оставил ей на прощанье боевую юму, которая напала сразу, как только Минако прочитала письмо: Артемис до сих пор не понимает, каким чудом девочка выжила. Это было невероятно, но как только в нее полетела первая атака, на лбу Минако проступил знак Венеры, и она, вряд ли отдавая себе отчет в том, что делает, подняла руки и ответила на нападение потоком чистой энергии. От юмы не осталось практически ничего.

А теперь вот Минако доплелась до кресла и плачет, и как к ней подойти, как вообще объяснить, что ты – говорящий кот, а она – Сейлор-воин... Ну какая же все-таки Кунсайт скотина: не простил ее, решил отомстить – жестоко, унизительно; поймал, наигрался – и решил убить.

- Артемис, - неожиданно глухо говорит Минако. Кот смотрит на нее круглыми от шока глазами: как она может знать его имя?..

- Артемис, я вспомнила. Ты знал, что так бывает?.. Что от такого потрясения можно пробудиться и вспомнить?.. Артемис, иди сюда, мне плохо, поговори со мной, Артемис, - она начинает раскачиваться и стонать. Кот подходит ближе, не решаясь, однако, прыгнуть Минако на руки.

- Артемис, он все рассчитал, понимаешь?.. Он не хотел меня убивать, он хотел выпачкать меня, растоптать... И у него получилось... откуда он мог знать, что я все вспомню?.. Ненавижу... За что?.. Он же сам, сам бросил меня тогда ради этого... чего он еще хочет?..

Артемис мягко прикасается мордой к безвольно свисающей с кресла руке Минако:

- Не надо, Мина…

- Я не Мина, - детский голос звучит резко и зло. Она отталкивает кота и выпрямляется в кресле. – Я не маленькая. Я старая, гордая Богиня.

Девушка с усилием встает и идет в прихожую. Артемис следует за ней.

Минако долго, пристально всматривается в свое отражение: заплаканная, растрепанная девочка в синем зимнем платье. Взгляд тяжелый, яростный.

- Я не маленькая. Если надо, я буду притворятся девчонкой, дурочкой малолетней. Но я не маленькая, Артемис, слышишь?.. Я Богиня. И я убью его.

**********